Девушка Николая Веприкова рассказала подробности его задержания, обыска — и о том, какой была его жизнь до ареста
Месяц назад в Петербурге стало известно о новом фигуранте дела «о фейках об армии» — Николае Веприкове. Он был ведущим дискуссионного киноклуба «Эксперимент», работал IT-специалистом. Как выяснилось, его задержали утром 23 июня, на выходе из МФЦ. Сразу после этого толпа полицейских наведалась к нему домой, где ещё спала его девушка. Обоих отвезли в следственный комитет, допрашивали до глубокой ночи о постах в ВК. В итоге Николая суд отправил в СИЗО, а его девушка Мария Скобелева вернулась в разгромленную квартиру. Заговорить обо всём этом открыто она смогла, только уехав из России.
СПРАВКА
Николай Веприков — 42-летний петербуржец родом из Ижевска. IT-специалист. В 2014 году организовал дискуссионный киноклуб «Эксперимент» и почти 10 лет проводил просмотры остросоциального кино.
Его обвиняют в распространении «фейков об армии» в соцсети «ВКонтакте». Примечательно, что он стал первым в Петербурге, кому вменили часть 1 статьи 207.3 УК РФ, максимальное наказание по ней — 5 лет лишения свободы. Дела остальных петербуржцев по этой статье квалифицированы по части 2, которая предполагает «мотив ненависти и вражды», «корыстные побуждения» и другие отягчающие обстоятельства. Максимальный срок по второй части — 10 лет лишения свободы.
«Я всегда думала, что эмиграция — это не про меня»
Мария Скобелева. Фото предоставлено героиней
— Моё сердце осталось в Петербурге. Я хотела остаться там же, где мой любимый мужчина, для меня это самое главное в жизни. Я даже думала выйти за него замуж, когда его задержали. Но я понимаю, что оставаться в России мне сейчас бессмысленно и опасно. Я больше смогу сделать для Николая здесь, чем там, находясь в постоянном страхе и под угрозой уголовного дела против меня самой. Мне угрожали.
Я всегда думала, что эмиграция — это абсолютно не про меня. Мне казалось, что я не смогу, потому что не владею иностранными языками, потому что я не айтишник. Я была уверена, что так и останусь в России. Я жила повседневной жизнью, работала в «Буквоеде», вела свои философские мероприятия, покупала платьица. Но вся эта обычная жизнь кончилась.
Это будет клише, но мой мир рухнул. Прежней жизни уже нет.
После ареста Николая я была долгое время в страхе, что меня тоже арестуют. На меня давили и указывали на то, что это возможно.
Объективных причин для этого нет, я даже постов в соцсетях на опасные темы не писала. Но при желании натянуть сову на глобус можно.
Я боялась возвращаться в свою квартиру, я ночевала у подруг, подруги ночевали у меня, я не могла находиться одна. Естественно, истерики: а как там любимый? Я забывала есть, я забывала пить, я забывала дышать, много курила — и на этом всё. И только благодаря людям, которые мне помогли, мне стало получше. Меня вывезли. Это было бегство.
Я не хотела ехать. Меня спрашивают: «Тебя, как багаж, что ли вывезли?» Нет, хуже, потому что багаж не плакал бы и не истерил, не говорил: «Я хочу домой». Это, скорее, как у Булгакова: и в бессознательном состоянии он уехал в Ялту (отсылка к «Мастеру и Маргарите» — ред). Так же и я.
«При задержании его приложили об асфальт лицом»
Николай. Фото: Мария Гладченко
— С обыском в нашу квартиру пришли в пятницу. Николай ушёл с утра получать загранник — и прямо на выходе его задержали. Это я узнала в последствии.
Я спала дома. И в момент пробуждения у меня был сильнейший шок. Я просыпаюсь, а надо мной нависают несколько мужиков: «Девушка, у вас обыск». Я всегда спала абсолютно без одежды под одеялом, так было и в этот раз. Мне сказали одеться. Я с трудом соображала, нашла какую-то вещь, которая даже не запахивалась с одной стороны.
Всего в квартире было человек шесть-восемь мужчин: среди них следователь, «эшник» (сотрудник центра по противодействию экстремизму МВД — ред.), двое понятых, два практиканта, насколько я поняла. Они забрали у Николая ключи при задержании и просто зашли, как к себе домой. Это был ад.
Вызвать адвоката я не смогла, потому что у меня сразу, пока я ещё была в постели, отобрали телефон.
Забрали и ноутбук. Ничего из этого не вернули, вся техника изъята по итогам обыска.
В целом особого беспредела не было, я знаю, что бывает значительно хуже. Мне показали удостоверения, документы. Не стали трогать наши банковские карты и деньги — я знаю, что часто изымают и их.
Рылись только в вещах Николая, сразу просили показать: где его. А у нас буквально разные шкафы. Вывернули содержимое его шкафа на пол. Кухню, ванную просто осмотрели.
Обыск длился несколько часов. Они шутили между собой, смеялись, я выходила на балкон покурить. Они в нашей квартире даже пообедали.
Угрожать мне стали, как я помню, после моего конфликта со следователем. Я юрист по образованию, поэтому всегда читаю документы, прежде чем подписывать.
В протоколе обыска я увидела формулировку с тем смыслом, что якобы я не претендовала на адвоката и была согласна с обыском без него. Я сказала: «Ничего подобного, я же сразу говорила, что хочу вызвать адвоката, я против того, чтобы обыск происходил без него». Мы со следователем поругались. В итоге у меня на руках ни одной копии документов нет.
Мария Скобелева. Фото из личного архива
Мне несколько раз говорили: «Мы ещё не знаем, ты будешь свидетелем или сразу в СИЗО поедешь». Выуживали из меня показания против Николая, спрашивали про найденные у него вещи: мои они или его. В квартире нашли значки с украинской символикой, которые были у Николая ещё с 2014 года. Сказали, что это экстремизм. Уже после обыска я разобралась в теме и поняла, что за такое пока не сажают, тем более это даже не демонстрация символики, а хранение. В итоге изъяли только эти значки, технику и электронные носители.
После обыска меня повезли в следственный комитет. Там мы с Николаем успели переговорить. Сидели до глубокой ночи, его очень долго допрашивали — выуживали признание. Его склоняли к тому, что ему же будет лучше после этого. Он признал, что посты его. Это, на мой взгляд, была плохая идея, конечно. Но он тоже не мог вызвать себе адвоката, а государственный защитник выполнял формальные функции. Они записали признание на видеокамеру и за один день сделали его из подозреваемого обвиняемым.
Около часа ночи его повезли в медпункт.
Ещё при задержании его приложили об асфальт лицом. Я, когда его увидела с гематомами на лице, выругалась матом при силовиках, говорю: «Тебя били что ли?»
Он сказал: «Нет, приложили об асфальт». Я верю, что его не били, но на него сильно давили психологически. Может быть, и с помощью моей участи: мол, мы ещё и твою девушку посадим. После медпункта его отвезли в ИВС, потом в Невский районный суд, оттуда в СИЗО.
Меня следователь допрашивал уже ночью, часов с двух. Это длилось около получаса. Меня сделали свидетелем по делу, и это одна из причин, по которым я уехала. Быть свидетелем против любимого человека — это чертовщина какая-то. Я прочитала протокол, подписала его. Там в принципе всё с моих слов верно, но кое-где формулировочки следователь подворачивал как будто. У меня уже не было никаких сил спорить, я была напугана.
Меня отпустили в три часа ночи, это была ночь с пятницы на субботу. Днём у Николая был по мере пресечения закрытый суд. Даже неизвестно, во сколько он был. Для галочки на суде присутствовал адвокат по назначению. Я на тот момент уже обратилась в правозащитную организацию, но адвокат от неё не успел попасть на заседание.
«У него внутри такая чистота, как будто там нетронутое горное озеро»
Николай. Фото: Мария Гладченко
— Познакомились мы с Николаем четыре года назад на встречах сообщества «Трава». Там были философские дискуссии о свободе воли, страхах, сексуальности, дружбе. На первой же встрече он мне понравился, я обратила на него внимание.
Потом грянула пандемия коронавируса, все засели по домам. И вот как раз летом 2020 года мы поняли, что нам необходимо встретиться за рамками дискуссионных встреч. Мы поняли, что у нас есть чувства друг к другу. Мы встретились тет-а-тет в июне, с тех пор мы вместе.
Я тогда поняла, что Николай — это чисто мой типаж. Красивый мужчина. Я считаю, что он похож на Иисуса Христа: длинные волосы, борода. Это прям моё. Ещё с первых дискуссионных встреч я поняла, что он человек умный, начитанный, с ним всегда есть, о чём поговорить.
Когда я начала узнавать его ближе, я увидела ещё, что он очень добрый, честный, принципиальный. В нём есть такая чистота, которой нет во мне самой. Говорят, что люди это теряют с возрастом. Но, по-моему, у некоторых и в детстве-то с душевной чистотой не особо. А у него внутри как будто нетронутое, девственное горное озеро.
Он всегда был против любого насилия, исключительно за мирные способы решения проблем, в том числе государственных и международных.
У нас совпадают политические взгляды, и это всё очень сближало нас.
У него множество своих идей. Например, он мог задумываться над вопросами такого масштаба: как предотвратить тепловую гибель Вселенной? Это немного фантастично, но мне нравится. Человек-философ. Он всегда интересовался проблемами мышления, сознания. Ходил на мои философские чтения. Даже в быту мы могли спорить, например, из-за Канта.
Он очень творческий человек: всегда много писал и рисовал. В этом мы схожи, правда, рисует он лучше меня. Сейчас в СИЗО творчество для него стало ещё более актуально, хотя лучше бы он туда не попадал.
Я феминистка. И вот эта пресловутая мужская гендерная социализация, которой я боюсь — её результаты в нём, конечно, есть, но в умеренном количестве. Он очень хороший человек.
Самое любимое его детище — это киноклуб. Ещё он увлекается книгами по мышлению и психологии, поэтому любил устраивать дискуссионные мероприятия, связанные с этим. Очень любит выезды на природу. Каждое лето мы обязательно с палаткой выезжали в лес несколько раз, без этого не мог жить.
О работе его я знаю немного. Он IT-разработчик. Насколько я понимаю, в последнее время он разрабатывал приложения для криптовалют.
«Я молюсь, чтобы он поскорее вышел. Мы начнём новую жизнь»
Вместе на рок-концерте. Фото из личного архива
— Планов на будущее у нас не было. Нам просто хорошо было вместе. Мы иногда думали о том, что если бы мы эмигрировали, то поженились бы, потому что юридически в новой стране так лучше. Но это формальность, не наполненная романтикой. Сейчас я очень жалею, что мы до эмиграции не дошли.
Раньше он много мечтал о путешествиях, он очень любит это, и мы обсуждали это в контексте возможного будущего. Но в последнее время из-за военного конфликта в Украине мы сильно переживали, были в депрессивном состоянии и нам ничего не хотелось.
Арест был однозначно неожиданным для меня, хотя я видела страницу Николая в ВК. Его самого успокаивала мысль, что у него закрытый профиль — не помогло, от полиции это не защищает. Мне кажется, он тоже не ожидал ареста, потому что в день задержания я видела его очень растерянным.
В киноклубе мы смотрели фильм про Сашу Скочиленко, обсуждали все эти вещи. Но это было как будто не про нас. Мы были беспечны.
Я христианка. Сейчас я молюсь, чтобы он поскорее вышел. Я молюсь, чтобы ему не переквалифицировали дело на другую часть статьи 207.3. Я молюсь, чтобы мы поскорее встретились, уже вне России. Если мне удастся закрепиться где-то за границей, я бы хотела, чтобы он приехал и жил со мной в моей квартире. Отогреть его, чтобы он отдохнул. Я мечтаю о том, что мы будем вместе. Он отдохнёт, реабилитируется. Тоже будет к психологу ходить, работу искать. И мы начнём новую жизнь.
Раньше у нас иногда были такие скандалы, что я сомневалась в том, что он любит меня и я люблю его. А теперь я уверена, что люблю. Конечно, жаль, что такой ценой. Когда он выйдет, я всё для него сделаю. И сейчас делаю, что могу.
P.S.
Полная информация о делах Николая Веприкова, Саши Скочиленко и других петербуржцев, которых обвиняют в распространении «фейков об армии», — в спецпроекте MR7. Мы также сделали бот в Telegram, где даём оперативные данные о судах по ст. 207.3 УК РФ.
