«Власть пытается лишить гражданское общество права выражать свое мнение»
Незаконные задержания и фабрикации уголовных дел — наиболее острые проблемы Ингушетии на протяжении последних лет. Попытки власти лишить гражданское общество прав выражать свое мнение, проводить собрания и митинги стали системными. В марте 2000 года в Назрани был открыт офис Правозащитного Центра «Мемориал», который оказывает юридическую помощь людям и защищает их права. О специфике работы организации «Фортанге» рассказал глава ингушского «Мемориала» Тимур Акиев.
Одно из самых громких дел сейчас — дело ингушских активистов, юристы «Мемориала» участвуют в защите фигурантов?
29 апреля 2019 года представители ПЦ «Мемориал», Комитета «Гражданское содействие» и Московской Хельсинкской группы попросили главу Ингушетии Юнус-Бека Евкурова ходатайствовать перед следствием об изменении меры пресечения всем арестованным участникам событий 27 марта и об их возвращении в республику. За неделю до этого правозащитники приезжали в Ингушетию. На тот момент по обвинению в сопротивлении силовикам уже были арестованы 18 человек и более 70 подверглись административному наказанию. Среди арестованных оказалась большая часть лидеров оппозиции. К концу визита московских гостей некоторые оставшиеся на свободе активисты фактически перешли на нелегальное положение или вовсе были вынуждены уехать из республики.
За пять дней, которые правозащитники находились в Ингушетии, они встретились как с представителями власти, так и с ее оппонентами. Два раза встречались с Евкуровым. Наладить диалог между оппозицией и властью не удалось, не получилось остановить политические репрессии.
ПЦ «Мемориал» оказывал помощь в защите некоторых фигурантов «ингушского дела». В частности, было заключено соглашение с адвокатом Зарифы Саутиевой. Все обвинения против нее по уголовным статьям абсурдны и не имеют никакой доказательной базы, как, впрочем, и обвинения в отношении других лидеров ингушского протеста. Но Зарифа и лидером-то не была, она была просто активной участницей акций протеста. Когда в 2019 году ее уволили с работы, было очевидно, что ее наказывают за участие в октябрьском митинге 2018 года. Мы взялись за это дело и помогли ей восстановиться на работе. И сейчас, по мере наших возможностей, будем помогать доказывать ее невиновность.
Была оказана помощь и другим ингушским активистам.
Спецоперации: чеченский сценарий
Специфичными для региона остаются темы спецопераций и бессудных казней. Почему эти методы стали характерной чертой борьбы с терроризмом именно на Северном Кавказе и в Ингушетии, в частности?
Причины этого кроются в методах борьбы, которые федеральные власти апробировали в ходе двух чеченских кампаний — похищения, пытки, фабрикации уголовных дел. В начале второй чеченской кампании Ингушетия приняла большое число мигрантов из Чечни. Силовые структуры настаивали на расширении зоны «контртеррористической операции» на Ингушетию, считая, что боевики скрываются в лагерях беженцев. С середины 2002 года в лагерях начались спецоперации, переходящие в широкомасштабные «зачистки». Нередко их проводили, не обеспечивая безопасность населения, что приводило к неоправданным жертвам. 2003 год ознаменовался значительной эскалацией насилия в Ингушетии. Исчезали и гибли не только «похищенные неизвестными», но и люди, в отношении которых был признан факт их задержания или ареста. «Зачистки» стали проводиться не только в местах компактного размещения беженцев, но и в ингушских селах.
Окончательное распространение контртеррористической операции в чеченском варианте на Ингушетию произошло после нападения боевиков на объекты МВД в ночь на 22 июня 2004 года. Тогда большой отряд боевиков фактически временно взял под контроль ряд населенных пунктов, включая Назрань и Карабулак. Отпор боевикам оказали лишь сотрудники МВД Ингушетии, в результате чего многие из них были убиты или ранены. Ни армия, ни внутренние войска помощь ингушской милиции во время этих событий не оказывали. Эти события во многом стали переломными. Если до них правозащитники редко фиксировали случаи, когда в грубых нарушениях прав человека можно было подозревать силовиков, то после нападения подобные жалобы стали поступать массово.
После бесланской трагедии руководство силовых ведомств, очевидно, стремилось продемонстрировать эффективную борьбу с терроризмом. Перед правоохранителями были поставлены задачи по уничтожению или привлечению к уголовной ответственности причастных к террористической деятельности. Подозреваемого силовики часто задерживали незаконно. Родственники не знали, кто его увез и где он находится. Часть незаконно задержанных затем обнаруживали в местах предварительного заключения, нередко — в соседней Северной Осетии. Немало похищенных исчезли бесследно. От задержанного пытались получить признание в совершении преступлений обычно с помощью жестоких избиений и пыток.
Создается впечатление, что система моментально блокирует любые попытки актуализации темы киднеппинга, бессудных казней и спецопераций. В частности, это было видно по мгновенной реакции ЦПЭ на попытку Совета тейпов ингушского народа инициировать в начале сентября общественную дискуссию по этому вопросу…
Проблема с исчезновением людей сейчас не актуальна для Ингушетии. Но есть еще случаи, когда людей забирают из дома, и родственники иногда несколько часов, иногда несколько дней не знают ничего об их местонахождении. Это грубейшее нарушение законодательства: максимальный срок, на который может быть задержан подозреваемый, составляет 48 часов. Суд имеет право продлить срок до 72 часов. При этом и сам подозреваемый, и его родственники с первых минут должны знать причину, куда он будет доставлен и иметь право на защиту. Но, к сожалению, суды закрывают на эти нарушения глаза и узаконивают аресты.
Что касается ситуации с Советом тейпов, то он собирался обсудить проблему участившихся спецопераций, но отказался от проведения этого мероприятия якобы по просьбе нового Уполномоченного по правам человека. Публично, насколько мне известно, он не связывал свое решение о переносе мероприятия с письменными «предупреждениями» от властей.
Почему потерпевшие в ходе спецопераций и их родственники боятся инициировать юридическое преследование силовиков?
Прежде всего, хочу отметить, что жалобы на произвол сотрудников правоохранительных органов нужно подавать в прокуратуру, Следственный комитет, в суд, и это — единственный возможный, правильный способ борьбы с нарушениями. Правозащитники могут помочь с подачей таких жалоб, обеспечить информационную поддержку, но инициатива должна исходить от самих заявителей. На этом пути человеку потребуется проявить максимум терпения и понести значительные материальные расходы. Да и не только материальные, но и моральные. Нужно быть готовым к отказам в проверке по жалобе, в возбуждении уголовных дел, к проигранным судам. И, могу только сказать, что добиться возбуждения уголовных дел против силовиков — задача непростая.
Дела против силовиков — по указанию «сверху»
Как удалось доказать вину начальника ЦПЭ МВД Ингушетии Тимура Хамхоева и его подчиненных в деле о пытках, убийстве и вымогательстве? Почему в данном случае расследование дела не саботировалось?
Расследование было инициировано «сверху». Сначала появилось дело о вымогательстве, которым занималось ФСБ. Затем его передали в Следком, и появилось новое обвинение в превышении полномочий — дело о пытках. Точнее, дело о пытках уже было. Его возбудили еще в июле 2016 года по факту смерти Магомеда Далиева, который умер во время допроса. Однако за четыре месяца следственных действий в качестве подозреваемого задержали одного силовика. И только после того, как сотрудники ФСБ задержали Тимура Хамхоева и его коллег, следователей словно подменили. Они активно занялись не только делом Далиева, но и реанимировали старые дела по пыткам. Под следствием оказалось шесть силовиков. Суд признал всех их виновными. Прошло всего два года, и сотрудники, которых обвиняли в тяжких преступлениях, оказались на свободе. Можно предположить, что у власти не было задачи показать, что она намерена и впредь жестко пресекать все незаконные методы в правоохранительных органах, а цель была только в том, чтобы наказать каких-то конкретных людей, возможно за то, что они вышли из-под контроля.
Почему уголовные дела о пытках возбуждаются в отношении «неустановленных сотрудников ЦПЭ МВД по Ингушетии»? Так сложно установить, кто именно находился в данном отделе в данное время?
Дел против сотрудников вообще не так много. Но до 2016 года, если они и возбуждались, то обычно против неустановленных сотрудников. Часть этих дел потом фигурировала в суде против сотрудников ЦПЭ.
На сегодня есть только одно дело, и возбуждено оно в отношении конкретного сотрудника ЦПЭ. Речь идет о пытках боксера Альберта Хамхоева. Подозреваемый по делу появился еще в 2018 году. Следствие несколько раз приостанавливалось из-за невозможности участия подозреваемого в деле, а следователь отказывал в ходатайстве об избрании ему меры пресечения. Многочисленные жалобы, обращения в суды не приносят никакого результата. Следствие не может сдвинуться с мертвой точки. Почему? Очевидно, потому что нет указания «сверху». Или наоборот такое указание есть.
Какие основные проблемы в области прав человека в Ингушетии вы отмечаете сегодня?
Актуальной остается проблема фабрикации уголовных дел. Тут все в комплексе — и незаконные задержания, и лишение права на защиту, и превышение полномочий со стороны силовиков. Продолжаются попытки власти ограничить деятельность общественных организаций, лишить гражданское общество права выражать свое мнение, право проводить собрания, митинги, пикетирование.
По-прежнему не решена проблема обустройства вынужденных переселенцев. Не удается выдать всем нуждающимся жилье или жилищные сертификаты. Часть людей продолжает жить в бараках. Вместо того, чтобы решить эту проблему, чиновники идут по простому пути, лишая их статуса вынужденных переселенцев и на основании этого отказывая им в господдержке. При этом, до сих у некоторых вынужденных переселенцев из Пригородного района Северной Осетии нет возможности вернуться в свои села. И никто не собирается решать этот вопрос, все смирились с тем, что на территории Российской Федерации некоторые ее граждане ограничены в правах по этническому признаку.
И, конечно же, незаживающей раной остается проблема поиска пропавших без вести. Речь идет об ингушах, пропавших после похищения в ходе осетино-ингушского конфликта, и о жителях Ингушетии, Северной Осетии, Чеченской республики, исчезнувших в период с 2002 по 2014 годы.
Какие специфические проблемы стали возникать у «Мемориала» после признания его иноагентом?
Закон этот антиправовой, потому что наделяет исполнительную власть прерогативами суда. Помимо морального аспекта, когда нас пытаются представить как врагов государства, есть материальный, когда власть использует любой повод, чтобы оштрафовать нас. C сентября 2019 года по обращению УФСБ Ингушетии Роскомнадзор составил 28 протоколов о нарушении закона «Об иностранных агентах» в отношении «Мемориала». Общая сумма штрафов, по решениям суда, составила более 5 миллионов рублей.
С каждым годом ситуация становится все хуже. В ноябре 2014 года «иноагентам» запретили заниматься наблюдением на выборах и референдумах. В мае 2015 года принят законопроект о «нежелательных организациях», согласно которому любой неправительственной организации, признанной «нежелательной», запрещается работать на территории России. В ноябре 2017 года изменения внесены в ст. 6 закона РФ «О средствах массовой информации». Поправки дают Минюсту возможность признать информационный ресурс иностранным СМИ, если он получает финансирование из-за рубежа. В июле 2018 года «иноагентам» запретили выдвигать кандидатов в члены ОНК, а в октябре — проводить антикоррупционные экспертизы проектов нормативно-правовых актов. В декабре 2019 года президент подписал закон о признании физлиц СМИ, выполняющими функции «иноагента» и, наконец, в ноябре 2020-го правительство внесло в Госдуму законопроект, направленный на «совершенствование правового регулирования деятельности НКО, выполняющих функции иностранного агента». Если кратко, то это означает безграничный контроль над деятельностью и возможность напрямую запрещать реализацию программ — на основании неких «мотивированных» решений, но список мотивов при этом не указан.
Беседовала Мила Цвинкау
