Липовое дело об «оправдании терроризма» (часть 1)
В последние пару лет наметилась тенденция заметного увеличения числа уголовных дел, по которым осуждённым мусульманам на основе весьма спорных доказательств инкриминируют пропаганду терроризма или вовлечение в террористическую деятельность в местах лишения свободы.
Недавно довелось присутствовать на судебном разбирательстве по одному из таких дел об «оправдании терроризма» (ст.205.2 ч.1 УК РФ). Слушания во 2-ом Западном окружном военном суде продолжались два дня — 26 и 29 июля. Следующее заседание, на котором подсудимый выступит в прениях, назначено на конец сентября.
Подсудимый 36-летний Хамид Игамбердыев был осуждён в феврале 2019 года за участие в запрещённой в России «Хизб ут-Тахрир». Летом того же года его попытались обвинить в пропаганде терроризма, которое он якобы совершил двумя годами ранее в камере московского СИЗО-2 (Бутырка). В суде выяснилось, что речь об идет отрицании им в разговорах с сокамерниками террористического характера «Хизб ут-Тахрир». Как следует из оглашённых документов, Следственный комитет четыре раза отказывал в возбуждении дела за отсутствием в действиях Игамбердыева признаков состава преступления. Но компетентные органы проявили настойчивость, и в июне 2020 года уголовное дело все же было возбуждено.
Никакого практического смысла в плане борьбы с терроризмом, кроме роста показателей отчетной статистики, дело явным образом не имеет. В ходе суда также стало очевидно, что показания, на которые ссылается обвинение, носят сомнительный характер, хотя едва ли это будет признано официально.
На последнем заседании прокурор предложил назначить наказание в виде четырёх лет лишения свободы, добавив по совокупности два года к ранее вынесенному Игамбердыеву приговору.
Заседания 26 июля
Странное ощущение возникает у наблюдателя на этом процессе. Судьи предельно вежливы и удовлетворяют все разумно обоснованные ходатайства подсудимого и его адвоката. Сам подсудимый хорошо владеет русским языком, активно участвует в судебном следствии, грамотно и, кажется, откровенно отвечает на вопросы, не боится говорить о том, что по-прежнему считает себя членом запрещённой «Хизб ут-Тахрир». В этой подчеркнуто мирной, иногда почти домашней атмосфере как-то забывается, что Игамбердыев отбывает 16-летний(!) срок за общественную деятельность, не связанную с насилием, и что по итогам суда этот срок ему скорее всего увеличат…
Итак, первый день моего присутствия в суде.
По видеосвязи допрашивают трёх свидетелей, отбывающих наказание в разных регионах России. Двое из них — россияне, осуждённые за убийства и разбой, третий — гражданин Узбекистана — осуждён за вымогательство или, в его версии, за то, что «пытался получить заработанные деньги». Все они на протяжении нескольких месяцев находились в камере СИЗО вместе с подсудимым в 2017 году.
Свидетель Никита Л. заявил, что не знает, в связи с каким делом будет допрашиваться судом. О разговорах с подсудимым сказал, что «террористическую организацию с ним не обсуждали, у нас вера разная», Игамбердыев называл себя членом «Хизб ут-Тахрир», «не знаю, террористическая она или нет», «в неё не призывал», «он верит в ислам», они «живут по совести», «цель — прийти к Богу, отказаться от всего лишнего», в разговорах «ссылался на Коран, другое не помню», о насилии, захвате власти, идее исламского государства — «при мне такого не было». Это заметным образом противоречило его показаниям на допросе в колонии в декабре 2020 года. Тогда он, в частности, обвинил Игамбердыева в попытках влиять на него с целью «разделения с ним взглядов в отношении создания исламского государства», в высказываниях, что метод совершения террористических атак «возможен для достижения целей партии», что будущий халифат в ходе насильственных действий «поглотит Среднюю Азию и Россию» и т. п.
Отвечая на вопросы, связанные с этими показаниями, свидетель заявил, что не помнит в деталях, как давал их. «Что дали подписать, подписал и всё», «попросили расписаться, я расписался», «особо не смотрел», «не во все вникал», адвокат (пожилая женщина) «сказала «подпиши» и я ей доверял» (в протоколе присутствие адвоката не отмечено).
На вопрос: почему в протоколе допроса его и другого свидетеля много сходных формулировок, сказал: «Я не знаю, как ответить, чтобы в суде прилично было». Заявление с просьбой не проводить очную ставку на следствии объяснил страхом, так как «обвиняемый является исламистом».
Свидетель Илья К. показал, что знает, по какому делу его хотят допросить. Правда вспомнил он лишь один ночной разговор. По его версии, когда двое других сокамерников спали, Игамбердыев начал беседу и рассказал о своей организации, ее необоснованном преследовании, вступать в неё, правда, не предлагал. Это также сильно расходится с показаниями на предварительном следствии, где свидетель заявлял, что имели место неоднократные беседы подсудимого с ним и сокамерниками, в ходе которых Игамбердыев оправдывал деятельность «Хизб ут-Тахрир», пытался склонить свидетеля к принятию идеологии «Хизб ут-Тахрир» и т. п. Как и в протоколе допроса первого свидетеля, упоминались почти в идентичных формулировках приписываемые Игамбердыеву высказывания: что метод совершения террористических атак «возможен для достижения целей партии», что предстоит «поглощение» Средней Азии и России, что имела место «экстремистская риторика», основанная на книгах разработчиков идеологии «Хизб ут-Тахрир» и др.
Отвечая на дополнительные вопросы в суде, Илья К. охотно говорил об общих разговорах в камере, в ходе которых Игамбердыев называл ислам «самой правильной религией» (в отличие от православия) или неоднократно комментировал теленовости о событиях, связанных с региональными конфликтами в различный районах мира. Но никаких особо радикальных высказываний подсудимого, выходящих за рамки закона, вспомнить не смог.
В протоколе допроса упоминалась мечеть «Аль-Акса» в Иерусалиме — одна из святынь исламского мира. На вопрос адвоката Натальи Дориной, где находится эта мечеть, последовал ответ: «Знаю мечеть на проспекте Мира, ещё в Мекке…». Явно было, что название «Аль-Акса», якобы названное на допросе, Илье К. незнакомо.
Свидетель также написал заявление с просьбой не проводить очную ставку в ходе следствия. При этом деталей проведения допроса и т. п., по его словам, не помнит.
В общем, допрос Ильи К. лишь усилил сомнения в достоверности протоколов допроса обоих свидетелей, на которые ссылалось обвинение.
Государственный обвинитель, впрочем, уверенно «преодолел» эти сомнения, сказав, что по прошествии времени свидетели уже не так хорошо помнят события трёхлетней давности, поэтому расхождения можно не принимать во внимание. Но допрашивали ведь их не в 2017 году, а в конце 2020. И, что более важно, изложение в протоколах деталей бесед не подтверждается скрытыми аудио- и видеозаписями, которые велись в то время в камере СИЗО и приобщены к делу.
Здесь стоит отметить, что первоначально Игамбердыеву инкриминировали «пропаганду терроризма», что, вероятно, и привело к появлению ряда формулировок в протоколах допросов свидетелей в 2020 году. Однако в апреле 2021 года прокуратура обнаружила, что квалифицирующий признак «пропаганда терроризма» была внесён в ч.1 ст.205.2 УК уже после совершения инкриминируемых действий, в связи с чем дело было возвращено следователю и «пропаганду» срочно заменили на «оправдание» на основе той же доказательной базы.
Своего рода сенсацией стало выступление третьего свидетеля — гражданина Узбекистана Зафара Б. Он заявил по видеосвязи, что не понимает, почему его вызвали в суд, так как он не давал каких-либо показаний по делу Игамбердыева. Как выяснилось, свидетель окончил с отличием исторический факультет Самаркандского госуниверситета и Академию при президенте Узбекистана по специальности «международные отношения», хорошо владеет русским языком. Он подчеркнул, что не испытывает иллюзий относительно справедливости российской судебной системы.
Свидетель заявил, что, по его мнению, Игамбердыев «сидит за свободу совести, он глубоко религиозный, верующий человек, это его выбор в жизни», «мне не надо было рассказывать о „Хизб ут-Тахрир“, я и так знаю о ней и моё личное отношение негативное», «моя двоюродная сестра с мужем погибли в терактах 1999 года». После оглашения протокола допроса свидетель сказал, что со слов Игамбердыева знает о его участии в «Хизб ут-Тахрир», остальное в письменных показаниях — «чушь», он ничего не знает о браке сестры Игамбердыева, вербовке свидетеля Ильи К. и др., о чем упоминается в протоколе.
Поскольку протокол допроса якобы был написан свидетелем собственноручно, последний пояснил, что «подпись похожа на мою, но почерк не мой», «я ничего не подписывал», «меня вызвал Денис Сергеевич (сотрудник колонии), показал запрос из Москвы, ознакомиться не дал, мы поговорили 10–15 минут, но ничего не оформлялось, я нигде не расписывался». К этому вопросу прокурор и суд возвращались неоднократно, но свидетель уверенно придерживался этих показаний. Впрочем, представителя прокуратуры это не убедило, так как нужный для обвинения протокол «был оформлен в соответствии с требованием УПК».
Интересно, что в этом «собственноручно написанном» документе слово «аяты» (стихи Корана) дважды написано как «Ояты», что бросается в глаза. На вопрос адвоката свидетель сказал в суде о правильном варианте написания слова по-русски. Мелочь, но примечательная!
Суд заинтересовали также слова Зафара Б., что Игамбердыев не призывал к терроризму, но сама партия «Хизб ут-Тахрир» с терроризмом связана. Как выяснилась, это мнение свидетеля основано на материалах Службы национальной безопасности Узбекистана для внутреннего пользования, которые ему когда-то предоставляли знакомые.
После оглашения материалов дела и уточнения ряда вопросов в связи с ними суд удовлетворил ходатайства защиты о вызове в суд эксперта, участвовавшего в проведении психолого-лингвистической экспертизы по скрытым аудио- и видеозаписям в СИЗО, и о прослушивании нескольких таких записей на следующем заседании.
В перерывах между заседаниями иногда можно было услышать интересные высказывания работников суда. Мне, например, запомнилось такое: «В колониях сотрудники спецотделов обычно адекватные, в отличие от изоляторов».
(окончание следует)
