21 марта Александр Скобов выступит в суде с последним словом. Прокурор запросил ему 18 лет лишения свободы
18 марта в прениях прокурор попросил назначить диссиденту Александру Скобову 18 лет колонии строгого режима по обвинению в оправдании терроризма и участии в террористическом сообществе. Сообщает группа поддержки Скобова.
21 марта в 10:00 в 1-м Западном окружном военном суде Александр Валерьевич произнесёт последнее слово. Он примет участие в заседании по видеосвязи, но вы можете прийти в суд, чтобы выразить свою поддержку Александру Скобову:
г. Санкт-Петербург, ул. Кирочная, д. 35а (метро Чернышевская). Не забудьте взять паспорт.
Мы публикуем текст выступления Александра Скобова в прениях:
«Те, кто следит за процессом, конечно, заметили, что позиция моих адвокатов и моя позиция — это не совсем одно и то же. Мы по-разному расставляем акценты, и у нас несколько разные задачи. Мои адвокаты стремились привлечь внимание к проблеме, которая обозначена в докладах международных организаций как злоупотребление антитеррористическим законодательством для ограничения свободы выражения мнений, свободы слова.
И эта проблема действительно существует, причём в некоторых вполне приличных странах, в частности европейских. Европейский подход к этой проблеме отличается от американского. В Соединённых Штатах Америки действует первая поправка Конституции, прямо запрещающая какие-то бы то ни было ограничения свободы слова. А вот европейские страны после тяжелейшей травмы Второй Мировой войны, они пошли по несколько иному пути. Они ввели запретительные меры для ограничения и распространения идей национальной ненависти, национального превосходства, национальной неполноценности — всего того, что связано с нацизмом. Ну и на этом выросла целая система ограничения свободы слова. Европа ищет некий баланс разумный между свободой слова и её ограничением.
Я не считаю эти поиски успешными. Свобода слова либо она есть, либо нет. Любые её ограничения всегда будут вести к злоупотреблениям, какие бы ни были благие намерения. Сама идея запретить, оправдывать что-либо или кого-либо порочна в принципе. Это значит запретить думать и чувствовать. Адвокаты имеют неотъемлемое право искать любые оправдания своего подзащитного, но такое же право есть у любого человека.
Только вся эта история не про нас. В нацистской России Путина нет злоупотреблений антитеррористическим законодательством. Есть законодательство, прямо нацеленное на подавление любого выражения несогласия с властью. По этому законодательству театральная постановка о том, как ужасна судьба женщин, которых боевики ИГИЛ затянули на свою войну обманом в качестве своих жён, расценивается как оправдание терроризма. Причастные к приговору Евгении Беркович и Светлане Петрийчук не имеют души, это нежить, но само законодательство построено таким образом, что его можно трактовать именно так. Можно ли разговаривать на языке права с государством, создавшим это законодательство и так его использующим? Конечно, нет.
Моё дело принципиально отличается от дела Евгении Беркович и Светланы Петрийчук. Как и от многочисленных дел в отношении людей, ограничивавшихся выражением морального осуждения российской агрессии против Украины. Моё дело вообще не про свободу слова, её ограничения и злоупотребления этими ограничениями. Моё дело — про право гражданина в стране, ведущей несправедливую, агрессивную захватническую войну, целиком и полностью встать на сторону жертвы агрессии. Право и долг гражданина в стране, ведущей такую войну.
Это право относится к категории естественных, потому что оно, в принципе, не может регулироваться юридическими нормами. Любое воюющее государство рассматривает переход на сторону своего вооружённого противника как госизмену. А агрессор никогда не признаёт себя агрессором и называет свой разбой самозащитой, самообороной. Можно ли доказать юридически агрессору, что он агрессор? Конечно, нет.
Но нацистская диктатура Путина — агрессор особого рода. Законодательно объявив войну «невойной», она рассматривает любое вооружённое противодействие своей агрессии как террористическое. Она вообще не признаёт существование законного правосубъектного вооружённого противника. Обязательные сводки российского командования упорно именуют военнослужащих украинской армии боевиками. Это имеет какое-то отношение к праву? Конечно, нет. Но война, в принципе, не совместима с правом. По своей природе, право — это ограничение насилия, а война — насилие без ограничений. Когда говорят пушки, право молчит.
Моё дело — это дело о моём участии в вооружённом противодействии российской агрессии, пусть и только в качестве пропагандиста. Целью всех моих выступлений было и является добиться кардинального расширения военной помощи Украине, вплоть до прямого участия вооружённых сил стран НАТО в боевых действиях против российской армии. Ради этой цели я отказался от эмиграции и сознательно пошёл в тюрьму. Отсюда мои слова звучат громче и больше весят.
Выражаясь формулировками так называемого УК так называемой РФ, всё это является содействием иностранному недружественному государству в создании угроз национальной безопасности РФ. То есть то, что описано в статье о госизмене действующего УК. Почему эта статья не была мне предъявлена? Впрочем, как и многие другие политические статьи действующего УК, которые должны были быть мне предъявлены за мои публикации. Но наиболее важные мои публикации так и не вошли в обвинительное заключение, так и не вошли в обвинение. Хотя я имел возможность убедиться, что следствие с ними знакомилось. Кроме того, следствию было известно, что я передавал свои личные денежные средства на летальное оружие для украинской армии и публично призывал других следовать моему примеру. Уж за это-то сейчас госизмену штампуют автоматом.
И тем не менее, почему этого не было сделано? Я думаю, что дело тут не только в перегруженности репрессивной машины, человеческой лени, характерном для властей РФ неприязненном отношении к юридическим нормам вообще, включая собственные юридические нормы. Ну это ж наши юридические нормы, что хотим с ними, то и делаем, хотим — применяем, не хотим — не применяем, своя рука владыка.
Но есть и ещё причина. Даже среди людей, морально осуждающих российскую агрессию и рискующих сесть из-за этого в тюрьму и идущих за эту в тюрьму, находится не так много тех, кто решается целиком и полностью прямо встать на сторону жертвы агрессии. Диктатура боится, что их станет больше, боится примеров. Поэтому у неё был свой интерес не давать лишнего усиления моему голосу и не подчёркивать те особенности моего дела, о которых я только что говорил. Я старался заострить внимание общественности именно на этих особенностях.
А вот доказывать агрессору, что он агрессор, попирающий все международно-признанные нормы права, я в отличие от моих адвокатов действительно не пытался. В этом столько же смысла, сколько в дискуссии о правах человека с режимом Гитлера или с аналогичным ему режиму Сталина. Кстати, пусть судья вспомнит, какая статья УК карает за приравнивание сталинского режима к гитлеровскому.
А вот в чём я и мои адвокаты едины, так это в том, что моё дело не может рассматриваться вне контекста идущей войны, оно часть этой войны. И попытки моих адвокатов разговаривать на языке права с властями агрессора лишь еще раз иллюстрируют: когда говорят пушки, право молчит.
Моё дело не про свободу слова. На этой войне слово — это тоже оружие, которое тоже убивает. Украинцы пишут мое имя на снарядах, уничтожающих путинское отребье, вторгшееся на их землю. Смерть российско-фашистским захватчикам, смерть Путину, новому Гитлеру, убийце и подлецу! Слава Украине, героям слава! У меня всё».
Написать письмо Александру Скобову можно по адресу:
167028, Республика Коми, г. Сыктывкар, п. Верхний Чов, д. 99, ФКУ СИЗО-1 УФСИН России по Республике Коми, Скобову Александру Валерьевичу, 1957 г. р. Доступен сервис «Ф-письмо».
