Мандрыгина (Шелковникова) Евгения Михайловна

Полное описание

22 сентября 2022 года, в первый день после объявления мобилизации в России, корреспондентка красноярского сетевого издания NGS24 Евгения Мандрыгина (публикуется под фамилией Шелковникова) по заданию редакции приехала в военкомат Советского и Центрального районов Красноярска, где брала комментарии у пришедших туда людей. Присутствовавший в здании военком Виктор Нечипоренко потребовал от неё прекратить съемку и пройти с ним. По словам журналистки, он начал хватать её за руки и «тащить в закрытую часть военкомата». «Я кое-как вырвалась, достала телефон и включила камеру, чтобы хоть как-то обезопасить себя. Этот мужчина по-хамски начал бить меня по рукам, ударил несколько раз и выбил телефон из рук, потом позвал на подмогу сотрудников», — рассказала Мандрыгина. 

После этого Нечипоренко, как пишет NGS24, потребовал заблокировать двери холла, чтобы не выпускать журналистку, вызвал полицию и Росгвардию, после чего написал заявление на Мандрыгину, обвинив её в нападении и причинении ему физической боли. 

По словам Нечипоренко, журналистка вместе с оператором снимала помещение военкомата и граждан. «Наши дежурные увидели её, сообщили, что съёмка запрещена, она требования должностного лица не выполнила. Мало того, она начала снимать помещение дежурного, микрофон ей совать, оператор это все снимала. Дежурная вызвала меня». Придя, он велел прекратить съёмку и «попросил журналистку пройти для установления личности». «Она сначала пошла, но потом включила свой телефончик и на расстоянии 1-2 сантиметра начала меня снимать, выкрикивая не в совсем нормальной форме мою должность и фамилию. Это сентивное расстояние, которое никому не дано право нарушать. Разрешение снимать я не давал». Также военком заявил, что не выбивал телефон, а «осторожно указательным пальцем правой руки отодвинул», а Мандрыгина сама уронила телефон. «После она поднялась и начала размахивать своим микрофоном. Сколько ударов и взмахов было я не знаю, но десять точно как минимум. Я, естественно, уклонялся, но один удар получил — микрофоном». После этого Нечипоренко приказал вызвать Росгвардию и полицию и прикрыть двери, чтобы журналистка не ушла. «Ключи мы не нашли, потому наш сотрудник просто держал двери. Она кидалась на него, наносила удары, потому что человек был явно в невменяемом состоянии. Он её выпустил, она выбежала, оператор её ушёл до этого». 

Однако Мандрыгина обронила бейдж — его военком передал дежурной, чтобы та передала полицейским «для установления личности». Возвратившись за ним, как заявляет Нечипоренко, Мандрыгина начала «ругаться, материться». «Я дал дежурной команду снимать всё это на телефон, и она зафиксировала один удар. Один, но зафиксировала. Я уклонился, но ногтем [царапину] получил», — утверждает Нечипоренко. 

Свои действия военком пояснил следующим образом: «В законе чётко сказано, что съёмка и аудиозапись на территории военных частей, организаций и учреждений, в том числе и военкоматов, запрещены. В наших законах прописано, что если вы замечаете гражданина, ведущего съёмку, вы должны обратиться в правоохранительные органы для установления причин этого действия и изъятия кадров. Потому что любой теракт начинается с подготовки. В подготовке теракта используются люди, как осознанно, так и вслепую», — заявил военком. «…Я до сих пор не исключаю подготовку к теракту. За день до этого мы задержали оператора, а в октябре в отношении нашего военкомата был совершён теракт. Человек бросил бутылку с зажигательной смесью в торцевое окно. Этот человек явно знал, куда кидать, чтобы выгорел весь этаж. И я не исключаю участие в подготовке данной гражданки».

Евгению Мандрыгину обвинили в том, что она применила насилие к военному комиссару, нанеся ему «не менее одного удара микрофоном в левую височную область лица и одного удара правой рукой в область левой руки, причинив ему физическую боль и телесное повреждение, в виде ссадины в области левой скуловой дуги, которая не влечёт за собой кратковременного расстройства здоровья или незначительной стойкой утраты трудоспособности и расценивается как повреждение, не причинившее вред здоровью человека».

Версию военкома в части его действий подтвердили все опрошенные сотрудники военкомата. Девять свидетелей рассказали в суде, что Нечипоренко вёл себя спокойно и взвешенно, а журналистка кричала, ругалась, размахивала руками и нанесла ему удар. Как следует из приговора суда, этот же удар зафиксирован на видеозаписи с камер внутреннего наблюдения. Именно вследствие него у военкома Нечипоренко, по его утверждению, была диагностирована ссадина.

Версию журналистки поддержал единственный опрошенный в суде независимый свидетель — посетитель военного комиссариата. Свидетель, опрошенный по ходатайству защиты, показал, что «в первой половине дня он с племянником пришли в военкомат и увидели, что женщина и мужчина спорят, мужчина кричит на женщину. Один мужчина был с камерой на плече, стоял и снимал, женщина, как он понял, журналист, она держала микрофон. Мужчина кричал на женщину: “Вы не имеете права здесь снимать”, и когда он начал кричать нецензурной бранью на женщину, они стояли тогда в очереди, чтобы их записали и пропустили. Он сделал ему замечание, что это не по-мужски, тем более он человек военный. Причём женщина спокойно задаёт ему вопросы, он на неё кричит “Уберите камеру”, он выбил у неё телефон из рук, начинал на неё оказывать физическое воздействие, я как-то не смог удержаться, подошёл к мужчине, встал между ними и сказал успокоиться, сделал замечание. Далее женщину начали удерживать, продолжился конфликт, он ударил её по груди, несколько раз ударил, оскорблял, удерживал её, она кричала ему “У меня есть Конституционное право”, он её удерживал, другой мужчина удерживал её у двери. Он её выводил на конфликт, провоцировал, но она его пальцем не тронула, ни разу не оскорбила, говорила о своём праве на съёмку, что она журналист, что нарушается её Конституционное право на свободу передвижения, когда они начали её закрывать, не пускать, мужчина с камерой вышел, а её начали удерживать».

Сама Мандрыгина рассказала, что «действительно могла отмахиваться» от блокировавших её в помещении мужчин. «От кого я могла отмахнуться микрофоном — я не знаю. Нечипоренко впоследствии написал, что удар я наносила непосредственно ему, он испытал физическую боль и попросил привлечь меня к ответственности. Что у него обнаружили царапину, но вряд ли микрофон с поролоновой накладкой мог нанести царапину». 

Военком видит доказательство виновности и в том, что впоследствии журналистка извинилась перед ним и якобы признала вину через смс. «Ей [Евгении Мандрыгиной] ещё кто-то, видимо, предложил пойти на примирение — она мне написала смс с извинениями». Однако журналистка утверждает, что в отправленном сообщении не было признания вины. «Я действительно принесла извинения. Моё поведение было несколько эмоциональным, и я в каких-то моментах называла его на ”ты” — за это стоило принести извинения. Но основной момент заключался в том, что моя следователь предложила решить все в досудебном порядке. Но о чем она умолчала, так о том, что уголовное дело в любом случае будет заведено, потому что потерпевший — представитель государственной власти. Поэтому неважно, как бы я перед ним извинялась. Эта смс — не признание вины. В этом месте, в холле военкомата, мы находились на законных основаниях, а он [Нечипоренко] начал распускать руки, первым провоцировать конфликт».

Редакция, выдавшая журналистке редакционное задание, полагает, что действия Евгении не нарушали закона: журналисты находились в холле до турникета. «Позже в военном следственном отделе установили, что холл военкомата является общественным местом, куда имеет доступ неограниченный круг лиц, и журналисты там находились законно (однако в повторном постановлении эту формулировку убрали)».

Представитель редакции пояснил в суде в качестве свидетеля: «О том, что военный комиссариат является режимным объектом Министерства обороны РФ, ему было известно, однако о запрете осуществления видеосъёмки в помещениях военных комиссариатов ему было не известно. Практика сложилась таким образом, что ранее в помещения военных комиссариатов их корреспонденты попадали всегда свободно, производили видеосъёмку, снимали репортажи, освещая темы ежегодных призывов. Однако предполагает, что в связи с объявлением частичной мобилизации в РФ, обстановка несколько изменилась. То, что в связи с проведением частичной мобилизации в РФ производство видеосъёмки и проход в помещение будет запрещён — он не предполагал». 

После инцидента у Евгении Мандрыгиной были зафиксированы побои (гематомы), она представила в суд подтверждающие это документы, однако суд встал на сторону Нечипоренко.

14 февраля 2023 года дело поступило в суд, а 5 июня 2024 года судья Советского районного суд Красноярска Широбокова Наталья Сергеевна признала Евгению Мандрыгину виновной и приговорила журналистку к 3 годам принудительных работ. 17 октября 2024 года Красноярский краевой суд оставил приговор без изменений.

Основания признания политзаключённой 

Статья 318 УК РФ уже не раз применялась властями России против гражданских активистов, поэтому она давно приобрела политический характер и стала использоваться как один из инструментов подавления сопротивления и демонстративного сурового наказания протестующих. Их осуждали не только за бросание пластиковых бутылок в сторону полицейских, но и за уклонение от захвата, а также для нейтрализации последовательных оппонентов властей и давления на них и их родственников, как в случаях Михаила Беньяша и Заремы Мусаевой. 

Случай Евгении Мандрыгиной вызывает особый интерес, поскольку девушка — журналистка, и она, как и военком, находилась при исполнении служебных обязанностей. При себе она имела пресс-карту и редакционное задание на проведение опроса граждан относительно мобилизации.

При вынесении приговора суд установил, что военком имел право требовать прекращения видеосъёмки, поскольку это входит в его должностные обязанности: «Требования военного комиссара о предоставлении документа, удостоверяющего личность и прекращении видеосъёмки, при реализации им своих полномочий законны и обязательны для исполнения гражданами, не находящимися от него в служебной зависимости. Таким образом, Нечипоренко, следуя своим должностным обязанностям, осуществляя контроль за выполнением требований служебных документов, обеспечивая условия для сохранности государственной тайны, правомерно потребовал у Мандрыгиной Е.М. прекратить видеосъёмку в помещении военного комиссариата, проследовать в специальную комнату для установления личности и цели прибытия».

Чтобы доказать соответствующие полномочия военкома, суд ссылается на Приказ Министра обороны Российской Федерации (с грифом «для служебного пользования») «Об утверждении инструкции по организации информационного обеспечения деятельности Вооружённых Сил Российской Федерации». Согласно п. 18, «основанием для рассмотрения возможности работы представителей СМИ на территории воинской части (организации) и на объектах Вооружённых Сил является письменное обращение главного редактора (руководителя) СМИ (или лица, его замещающего) в адрес руководителя департамента информации и массовых коммуникаций Министерства обороны Российской Федерации или органа информационного обеспечения». О том, что именно этой инструкции следует придерживаться представителям СМИ на территории воинских частей и на объектах ВС РФ во исполнение приказа командующего войсками, известно из телеграммы, которую врио начальника штаба по защите государственной тайны штаба Центрального военного округа прислал в военкомат.

Однако этот вывод суда противоречит как здравому смыслу, так и требованиям Конституции РФ. 

Гриф «для служебного пользования» указывает на то, что нормативный акт не подлежит официальному опубликованию. Даже если предположить, что применение его положений в отношении журналистки Мандрыгиной по каким-то причинам являлось законным и отменяющим положения федерального законодательства, остаётся совершенно непонятным, каким образом редакция и журналистка должны были узнать о содержании неопубликованного нормативного акта, секретно отправленного военкому телеграммой.

Однако, согласно п. 3 ст. 15 Конституции РФ, «любые нормативные правовые акты, затрагивающие права, свободы и обязанности человека и гражданина, не могут применяться, если они не опубликованы официально для всеобщего сведения». При этом право на свободу выражения мнения, к которому относятся и права журналистов, предусмотрено как ст. 19 Всеобщей декларации прав человека, так и ст. 29 Конституции РФ, которые гарантируют право каждого человека беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ.

В соответствии с п. 2 ст. 47 Закона от 27 декабря 1991 г. N 2124-I
«О средствах массовой информации», «журналист имеет право посещать государственные органы и организации, предприятия и учреждения», в соответствии с п. 6 той же статьи — производить записи, в том числе с использованием средств аудио- и видеотехники, кино- и фотосъёмки, за исключением случаев, предусмотренных законом». При этом в соответствии со ст. 49 названного Закона, «государство гарантирует журналисту в связи с осуществлением им профессиональной деятельности защиту его чести, достоинства, здоровья, жизни и имущества как лицу, выполняющему общественный долг».

При этом Закон является высшим юридическим актом в сравнении с подзаконными актами, такими как приказы, и имеет перед ними преимущество. В случае возникновения противоречий, приказ должен быть приведён в соответствие с законом или признан недействительным. 

Исходя из процитированного, мы полагаем, что Евгения Мандрыгина находилась в помещении военного комиссариата и осуществляла свою деятельность на законных основаниях. Кроме того, до начала конфликта она вообще не вела никакой видеосъёмки, поскольку видеосъёмку вёл оператор. Тем не менее, военный комиссар Нечипоренко фактически попытался лишить журналистку свободы, либо ограничить в свободе передвижения, явно превысив имевшиеся у него полномочия. 

При этом, как указывает председатель Большого жюри Красноярского регионального отделения Союза журналистов России Сергей Комарицын, «в материалах дела имеется рапорт следователя об обнаружении признаков преступления, в котором говорится: “Нечипоренко В. Б., находясь в помещении военкомата <…> воспрепятствовал законной профессиональной деятельности журналиста <…> Мандрыгиной Е. М., производившей видеосъёмку новостного репортажа внутри помещения военного комиссариата, с применением насилия к последней <…> в действиях Нечипоренко В. Б. усматриваются признаки преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 144 УК РФ”.

Затем по материалам процессуальной проверки это обстоятельство было выделено в особое производство по факту воспрепятствования профессиональной деятельности журналиста, соединённое с насилием над журналистом. Материалы проверки были переданы военному следственному отделу по Красноярскому гарнизону. Постановлением военного отдела фактически признаётся воспрепятствование деятельности журналиста, приводятся экспертные и медицинские заключения о нанесении вреда здоровью журналиста, однако затем говорится, что основания для возбуждения уголовного дела не установлены. Непонятно, почему военная прокуратура не обратила внимания на это постановление и почему оно не было обжаловано адвокатом журналиста. В итоге саму Евгению Мандрыгину приговорили к трём годам исправительных работ за нападение на военкома». 

Мы считаем ошибочным вывод суда о том, что попытки военкома Нечипоренко ограничить свободу передвижения журналистки Мандрыгиной были правомерными. П. 10 ст. 21 Положения о военных комиссариатах, утверждённого Указом Президента РФ от 7 декабря 2012 г. N 1609, действительно возлагает на военного комиссара обязанности по проведению мероприятий по защите государственной тайны и созданию условий для правильной организации режима секретности, ведения секретного и мобилизационного делопроизводства. Однако, во-первых, федеральные законы, как уже было сказано, обладают большей юридической силой относительно актов органов исполнительной власти, а, во-вторых, находясь в холле военкомата, Мандрыгина на государственную тайну и не покушалась, следовательно, ограничение её свободы и задержание не могут быть отнесены к подобным мероприятиям.

Факт того, что военком действительно пытался задержать журналистку и лишить её свободы и ограничить её в передвижении, подтверждают показания видеооператора Василия Доронина, которые суд посчитал достоверными, подтверждающими вину Мандрыгиной, и положил в основу обвинительного приговора. В частности, этот свидетель показал: «…После чего Нечипоренко, обращаясь в адрес Мандрыгиной Е. М., сказал последней: “Пройдёмте в кабинет, мы сейчас вам всё объясним и расскажем”. Мандрыгина Е. М. сначала пошла за ним, хотела переступить через турникет, после чего спросила у Нечипоренко: “А вы нас потом выпустите? Потому что вы как-то агрессивно настроены”, на что Нечипоренко ей ответил: “Нет, уже не выпустим”. Мандрыгина Е. М. сказала: “Извините, мы так не работаем, нас это не устраивает” и попятилась назад в сторону выхода из помещения. Военный комиссар подхватил Мандрыгину Е. М. под руку и попытался проводить её в кабинет, расположенный на 1 этаже». 

При этом, со всей очевидностью, такую попытку насильственного перемещения со стороны мужчины и его подчинённых Мандрыгина воспринимала как прямую угрозу своей безопасности. Более того, через некоторое время военный комиссар снова применил к ней физическое насилие, не основанное на законе и выходящее за пределы его должностных полномочий. Так, свидетель Доронин показывает: «…Тогда Мандрыгина Е. М. достала свой мобильный телефон, включила на нём видеокамеру, протянула его близко к лицу Нечипоренко и стала снимать его лицо, при этом словесный конфликт между ними не прекращался. В ходе конфликта, военный комиссар своей рукой ударил по телефону Мандрыгиной Е. М., что тот из рук вылетел и упал на пол».

На наш взгляд, даже если предположить, что, во-первых, военный комиссар Нечипоренко действительно обладал какими-то должностными полномочиями в отношении журналистки Мандрыгиной и не превысил их, а, во-вторых, Мандрыгина действительно применила к нему физическое насилие, то в сложившейся ситуации женщина действовала в состоянии необходимой обороны.

Так, ст. 31 УК РФ устанавливает, что «не является преступлением причинение вреда посягающему лицу в состоянии необходимой обороны, то есть при защите личности и прав обороняющегося или других лиц, охраняемых законом интересов общества или государства от общественно опасного посягательства, если это посягательство было сопряжено с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с непосредственной угрозой применения такого насилия». При этом в п. 2.1 названной статьи отдельно отмечается, что «не являются превышением пределов необходимой обороны действия обороняющегося лица, если это лицо вследствие неожиданности посягательства не могло объективно оценить степень и характер опасности нападения». Эта мысль развивается в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 сентября 2012 г. N 19 «О применении судами законодательства о необходимой обороне и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление», где разъясняется, что «при выяснении вопроса, являлись ли для оборонявшегося лица неожиданными действия посягавшего, вследствие чего оборонявшийся не мог объективно оценить степень и характер опасности нападения суду следует принимать во внимание время, место, обстановку и способ посягательства, предшествовавшие посягательству события, а также эмоциональное состояние оборонявшегося лица (состояние страха, испуга, замешательства в момент нападения и т.п.) <…> В тех случаях, когда обстановка давала основания полагать, что совершается реальное общественно опасное посягательство, и лицо, применившее меры защиты, не осознавало и не могло осознавать отсутствие такого посягательства, его действия следует рассматривать как совершенные в состоянии необходимой обороны».

Тем не менее, все эти нормативные акты и фактические обстоятельства суд проигнорировал, что заставляет нас считать вынесенный приговор не основанным на законе, предвзятым и политически мотивированным.

Главный редактор NGS24.RU Кадрия Катцина увидела в этой ситуации вопиющий факт воспрепятствования журналистской деятельности. «Корреспондентка NGS24.RU Евгения Мандрыгина поехала на репортаж 22 сентября 2022 года. Женя должна была сделать материал о том, как в городе проходит мобилизация. Задание было актуальным, люди переживали, как редакция мы обязаны были показать, как происходит событие, менявшее тогда судьбы семей.

Женя приехала в военкомат Советского района. В холле наших журналистов начали выгонять. Вышел мужчина в камуфляже, не представлялся. Он стал хватать Женю за руки и затаскивать за турникет, только не на выход, а внутрь учреждения, бил по рукам, она отмахнулась. Уже потом мы узнали, что это был военком. У Жени были синяки, вообразить сложно, что ей пришлось пережить. И теперь это она виновата? В том, что не давала себя избивать? В том, что выполняла свою журналистскую работу?» 

«Что меня удивляет. Из решения судьи следует, будто бы я как частное лицо там, в военкомате, находилась. Хотя я находилась там на работе, по редакционному заданию. Вот эти все моменты как-то опустили, сделали их незаметными», — сказала, комментируя приговор, Евгения Мандрыгина. «Каких-либо обстоятельств, связанных с целями и мотивами поведения подсудимой, суд не усмотрел, вынося, таким образом, приговор без учёта того, что журналистка находилась в помещении военкомата, исполняя общественный долг, коим является деятельность журналиста в силу ст. 49 закона “О средствах массовой информации”», — отметила также и редакция.

Нам представляется совершенно закономерным, что сотрудники военкомата, находящиеся в непосредственном подчинении военкома Виктора Нечипоренко подтвердили в суде ту версию, подтвердить которую от них потребовало руководство. Однако нам представляется совершенно недостоверной и даже абсурдной версия, при которой журналистка, прибывшая с конкретным заданием, внезапно и безо всяких причин набросилась на военного и немотивированно причинила ему ушиб. Дополнительно следует отметить, что, по данным, которые приводит «Новая газета», Нечипоренко отличается «необузданным нравом», который проявлялся и раньше. Газета пишет, что он стал достаточно известной персоной не только среди журналистов и адвокатов, юристов, которых с завидной регулярностью оскорбляет и провоцирует, но и среди и родни призывников. Они тоже говорят о хамстве с его стороны и издевательствах. В период его работы в Красноярске один из посетителей военкомата записал разговор с комиссаром, в котором тот называл призывника конченым негодяем, осыпал оскорблениями, издевался и требовал провести медицинские процедуры у него на глазах. Эту информацию подтвердила в суде и свидетельница, допрошенная по ходатайству защиты. Она охарактеризовала военного комиссара Нечипоренко как «бестактного, невоспитанного, невежливого, допускающего выражения и слова, унижающие честь и достоинство других людей, исходя из своего опыта общения с ним».

Исходя из всего вышесказанного, мы полагаем, что объективный суд должен был бы встать на сторону журналистки, защитив её права, однако в современной России судебная власть почти полностью подчинена политической целесообразности, сигналам или прямым указаниям власти, такой целесообразностью диктуемым. Исходя из этой «целесообразности», в то время как военные действия против соседнего независимого государства становятся важнейшими для власти и её пропаганды, роль и ценность военных комиссаров, поставляющих для этих военных действий призывников и мобилизованных, неуклонно растут.

Журналисты же, напротив, оказываются в уязвимом и опасном положении: власть, пытающаяся полностью контролировать и самостоятельно создавать информационные потоки, воспринимает независимых журналистов как угрозу для своей безопасности, порой — как врагов, в последнее время перейдя к неприкрытым репрессиям против представителей СМИ. Сотни журналистов подвергались репрессиям и ранее: на май 2022 года, согласно совместному докладу, подготовленному для Комитета по правам человека ООН проектом «ОВД-Инфо», информационно-аналитическим центром «Сова», онлайн-изданием DOXA и Центром защиты прав СМИ в мае 2022 года, с 24 февраля 181 СМИ было заблокировано Роскомнадзором, еще 21 само прекратило полностью или на время свою работу. Кроме того, 11 СМИ, получив предупреждение ведомства, перестали писать о вторжении России в Украину. «С начала войны России против Украины из-за своей профессиональной деятельности или антивоенной позиции пострадал 101 российский журналист, подсчитали правозащитники. Сотрудников СМИ задерживали, штрафовали, увольняли или лишали доступа к пулам госорганов РФ. Отмечается, что к 1 июня 2022 года против журналистов было возбуждено не менее десяти дел по новой статье о «фейках» о ВС РФ и госорганах РФ. В двух случаях речь идёт о главных редакторах региональных СМИ (прим. имеются в виду Михаил Афанасьев и Сергей Михайлов)», — указывается в докладе. В последнее время власть откровенно пытается расправиться с последними независимыми журналистами, пытавшимися продолжать работу в России. Так, в октябре 2023 года по абсурдному обвинению в неисполнении обязанностей «иностранного агента» была задержана и отправлена в СИЗО редактор татаро-башкирской службы «Радио Свобода» (Idel.Реалии) Алсу Курмашева. В начале 2024 года по обвинению в участии в якобы экстремистском сообществе в СИЗО отправлены журналистка RusNews Ольга Комлева и журналистка издания SOTAvision Антонина Фаворская. 19 июня 2024 года был задержан и в тот же день отправлен в СИЗО по аналогичному обвинению корреспондент того же издания Артём Кригер, освещавший уличные акции и проводивший уличные опросы.

Очевидно, что в такой ситуации для для следствия и суда военный комиссар как представитель власти оказывается «социально близким» , а его показания — более весомыми и достоверными, чем показания журналистки, даже невзирая на наличие у неё телесных повреждений, а также документов, подтверждающих право на занятие профессиональной деятельностью и редакционное поручение, а также на очевидную абсурдность обвинения.

Согласно ст. 60.1 УИК РФ, приговорённые к принудительным работам отбывают наказание в специальных учреждениях — исправительных центрах, которые они не могут покинуть до завершения отбывания срока наказания, что даёт нам основания считать приговорённую к таким работам Мандрыгину лишённым свободы.

Независимый правозащитный проект «Поддержка политзаключённых. Мемориал», продолжающий работу Программы поддержки политзаключённых Правозащитного центра «Мемориал», согласно Международному руководству по определению понятия «политический заключённый», находит, что уголовное дело против Евгении Мандрыгиной является политически мотивированным, направленным на воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналиста, на недобровольное прекращение или изменение характера публичной деятельности критиков власти, а также устрашение общества в целом, т. е. упрочение и удержание власти субъектами властных полномочий, а лишение свободы было применено к ней в нарушение права на свободу выражения, на справедливое судебное разбирательство, иных прав и свобод, гарантированных Конституцией РФ и Международным пактом о гражданских и политических правах. 

Независимый правозащитный проект «Поддержка политзаключённых. Мемориал» считает Евгению Мандрыгину (Шелковникову) политической заключённой и требует её освобождения и прекращения её уголовного преследования. 

Признание человека политзаключённым не означает ни согласия проекта «Поддержка политзаключённых. Мемориал» с его взглядами и высказываниями, ни одобрения его высказываний или действий.

Публикации в СМИ

11 июня 2024 года, «Новая Газета». Победа военкома. Журналистку осудили за насилие над военным комиссаром

11 июня 2024 года, 7 канал Красноярск. «Все ещё подозреваю подготовку к теракту»: военком 14 июня 2024 года: Нечипоренко прокомментировал конфликт с журналисткой

Дата обновления справки: 10.01.2025 г.